ЦВЕТЫ ПЕРСЕФОНЫ
ты мой любимый
уходящий запах
а сердце всё баюкает
забыло что баюкает
теперь в нём звук иной
*
усопшие
порой к вам прихожу
живые дальше
*
любовь Господня к успопшим — воздух
*
последнее из писем — звук
*
река усопших:
осенняя Каяла в венках с мерцающими лучинками
*
как умалиться в мире
чтоб стать меньше всех его хлопот
смирение
оно лишь дышит
*
вот хоровод витий
у источенного солью слёз фонтана
в моих фонтанах мрамор
источен солью слёз
так говорил один моряк весёлый
написав эпитафию аиду
моряк умер от гангрены
вот хоровод витий
у старого замшелого фонтана
все в детских курточках
тесных в груди и плечиках
скачут на одной ножке
вокруг фонтана
левой рукой держась за правое ухо
правой рукой за левое ухо
не в силах остановиться
*
вот стихотворец
он пел о свободе в терновом венце
то был дух американской молитвы
угасший от таблеток и виски
теперь он похож на каррарский мрамор среди буйствующего пламени
величественный торс
искусству которого Пракситель позавидовал бы
с пустыми глазницами
в них входят жирные черви
из них выходят жирные черви
видений
*
разбитое лицо
как первый лёд
человека со скошенным подбородком
в тонком и артистичном холоде октября
вместе с ним была музыка
он один стал хрупкой идеей
*
муза встаёт из летейской волны
держа письменные принадлежности поэта
на устах её печать
как на древнем кувшине с золотом
печать обросшая водорослями воспоминаний
летейская печать
муза не сетует
муза не ропщет
на инкассацию слов
*
душа
ты как я
персефона
молчальница
чуждая звуков
пиши же поэмы
в золотую корзину молчанья
не унижайся думать
как закричат они в чуждых руках
храни в своём сердце
голубя радуги
*
не считай неразумный
что видишь нечто от духа
ты видишь лишь плоть
отражённую в зеркале князя воздушного
и царя преисподней
*
к соразмерности
наводящей ужас
нужны света одежды
но сначала были они
соразмерность
потом
сначала агнец
и лишь потом тигр
*
из-под сырой земли небесная земля
в предутреннем тумане
чуть пьянящем
то милость Единственного
Бога
*
я старый мех
и льют в меня молодое вино
*
живущим
нужно сожаленье
Господь
отыщет тех
кто за него заплатит
своей душой
*
подземным жителям
смотреть не запрещается
на глупости живущих
*
что женщина вам
мальчики
ваша мать
рожала вас со сладострастьем
с тех пор
вы мальчики
и вам мужчинами не быть
*
не бойся девочка
удара по зубам
от милого попутчика
смотри
летит его невеста
сзади вас
и смотрит на тебя
с сочувствием невольным
*
лишь здесь
вполне ясна
печать цивилизации
лишь здесь
вполне оценится
ярмо плотской соузы
*
труднее чем вообразить
на всей планете всех людей весёлых
в столицах
городах и сёлах
в своей судьбе изобразить
как рай
как вера Божия
как этнос
как будущего века неизвестность
*
сегодня в вечности
то радость или грусть
вчерашний день
ломоть от хлеба
целиком судьба
усвоенная фибрами истории
сегодня в вечности
словарь землицы пуст
а облако грядёт
и солнце
купировано с запада
*
суха частичка хлеба на ладони
хочу вкусить
волнением и потом
увлажнится
укроется водой святой
*
хотящие чистилища поэты!
вам говорит владычица над летой:
есть ад и рай
есть милость пчёл моих
и жало древних эриний
но нет чистилища
есть воздух
и мытарства
а их проходят все
ведь это лучше
ведь краше упование
надежды.
*
знакомо ли
как сердце расцветает
знакомо ли
как счастье тает
вот радугою стало
отрада в аде
и радуги молитвы на земле
ПРОГУЛКА ПСИХЕИ
Ужасная бесплотностью, похожая на тень, надевшую обновы,
как бы засыпана раствором извести,
выходит тихо из дверей подъезда, скрыв лицо и стопы ног, смиренная, навстречу,
не слышит осторожного: уйди! Но в ней волнуется
нездешнее дыханье, ужаса зарница.
Она как тётушка простая в платке поверх волос из пережившей зиму травы;
её не сразу разглядишь на уличном боку, однако,
если слышали её походку вы,
открылось вам:
есть слух сердечный в ней, роднее чувства, чутче мысли
и могущественней веденья вещей.
Психея узнаёт меня всегда, и знает меня лучше, чем я сама себя.
Она скользнула невесомо и неспешно, ещё скользит, а лик стихий внезапно зазвенел
как старое зеркало, с которого слезают ртуть и серебро, но остаётся дышащая известь,
и вот, я вижу Психею-отшельницу.
И перед ней весь мир наш, пронзительно искусный, вкусный,
живой как будто и как будто яркий, в котором время бурное играло,
и далее — весь неизбежный мир, становится старой отполированной пластиной.
В нём ясен лишь последний крик, последняя стремительная радость,
лишённая силы и звуков, лишённая каких-либо признаков, единственная радость;
о кто сумеет выразить следы, следы прохожей молчаливой.
О нет, Психея не молчит. Её рассказы
длинны…
Психея говорит о том, когда и чем бывает весела.
Я будто слушаю её, и будто вижу, как закончилась в земле, затёртой до лысин,
последняя родовая схватка плоти, земли последний стон.
Простилась и идёт домой, к своим стенам,
не видно стен на синем солнце апрельском; Психея, кажется, идёт как будто к нам,
и мне боязно
перевести глаза на блочные постройки Гольянова,
как будто только что они распались в прах,
и пыль на голове моей, и нету сил в коленях и руках.
Какой-то бесконечно далёкой и сильной жаждой леденея,
уже как будто не моей, сильней меня намного,
смотрю на эту пыль, на эту пыль, огрызки стен и деревьев,
надеясь их собрать,
как будто обоняю аромат — которого ноздрям не услыхать.
Где треснувшая зеркалом стена
вдруг погребла ближневосточный ужас,
откроется прекрасная живая новизна.
НАШЕСТВИЕ ПСИХЕИ
Будто волна небывалая, в дрожь приводящая трудные остовы мира,
жидкий сургуч, огнеглазая тень, мерная поступь и стук —
планеты упавшей или наполненной чаши,
светлых костей, многолетий народных, разноязыких собраний, риза диравая будто
тиной жемчужной покрытая, колким речным тростником,
запах горящего жгута
что тебе надобно здесь, в моей клети, захватчица, гостья, подруга!
Ты же как я, но приходишь — откуда не знаю, с другой
стороны полукруга
жизни, где шёпот лоскутьев прошедших ужасен
как откровения вдовых
женщин — я эту изведала долю, и больше её не хочу.
Честнее вдовы и прекрасней невесты — как божество и несёт обоженье,
плотью не сущая, плоть примеряет мою, чтобы вновь обновилось изящное жженье,
жидким своим сургучом запечатать, спалив два начальные знака,
волосы рвущая, будто в слезах — омывающих смех,
будто матерь сердечна и словно беда безголова,
сбросивши вмиг со стола принесённые к празднику блюда,
как нечто пустое;
стой! подожди! амазонка! мир смят под твоею стопою!
Мира не надо зыбучего. Там, в глубине, откуда
пришелица страшная родом,
много обителей, весей, с клепалами, дудками, снегом и льном,
наделённых и даром, и речью.
Может, не увидать после смерти ни света, ни даже покоя простого,
но не изведать и холода, там, где чёрные звёзды горят
неоправданно строго,
здесь уже я осязаю как облако — или охапку соломы —
радость, которой она научила меня на краю поселенья земного.
МУЗА
Она как соперница Ангелам Божьим, та древняя сила,
чей лик раскрывается яблоней дикой в цвету,
горькие травы и космы свои собирает для риз.
Пряный лимона цветок в правом оке её, а в левом цветок винограда,
горечи ягодной губ её будет завидовать тонкий восточный флейстист.
Чрево её виноградными лозами в буйном цветенье окутано, пища
бродит в нём, пища словесная, злаков неведомых плод,
и её припадающим слышно.
Муза говорит:
Светлые тени, исчадия вечности, Вечного тени,
сна не изведавшие, голода или жажды — не знавшие
смятенья и боли,
как вам понять исступленье моё; мне лоно земли —
как смиренное ложе,
голод мой страшен, ведь души толпятся во чреве моем,
а среди людей меня проклинают.
Жажда моя огневидна, изнурена лихорадкой
сущность моя — латы земныё дрожат от неё; тяжести
не было большей.
Что вам во мне, осуждённой, невольнице бледной,
пророчице всякой на свете беды,
дочери гор и долин, порожденью вина и победы,
воздуха бывшей невесте — что вам, о светлые тени,
в песнях моих?
— Пой, — говорят они, — пой о родимой земле,
пой о тех, кого ты покинула дома, чьи носишь слова
на крыльях своих,
ставшая выше стихий, дикая яблоня
возле ограды церковной.
ПРИГОТОВЛЕНИЕ ПИЩИ
Фаине Гримберг
она размешивала перец
свежий
зелёный и красный
с томатом
ароматным
и маслом
нежным
чтобы покрыть ими страницы «Войны и мира»
скакал олень из каждой отбивной
на кухне пахло позднею весной
в углу стоял арбуз
растений туз
пахло винными морщинами
и ночами длинными
а также свежими стихами
войной и миром
с потрохами
20 
