ISSN 1818-7447

об авторе

Катя Сим родилась в Самаре в 1991 году. Стихи публиковались на сайте «Полутона», в антологии «Воздух чист… Книга русской и французской поэзии» (на русском и французском языках; Челябинск: Изд-во Марины Волковой, 2018), в альманахе «Чёрные дыры букв», в поэтической антигазете «Метромост» (Нижний Новгород), самарских изданиях. Куратор ряда региональных литературных акций, лонг-лист Премии Аркадия Драгомощенко (2019).

Полутона

Votum separatum

Катя Сим выстраивает поэтику разрывов, беспощадно наплывающих друг на друга смыслов, где каждый последующий практически стирает предыдущий, оставляет всё более истончающиеся и всё менее виднеющиеся следы (на добела промытом волжском песке), из которых и состоит полотно её текстов. Где-то здесь фрагментарно проявляется уютный и узнаваемый мир семьи, друзей, в целом личное пространство, вплотную заставленное мерцающими силуэтами домов, деревьев, машин, загромождённое предметами, данными в многообразном шифтинге ощущений, очерченное инверсионными траекториями действий и намерений, оплетённое словами и образами, как бы далёкими от эмпирических контекстов, но волей субъекта определяемыми именно в них. Разрывы значат не менее, чем недокроенные, недопроявленные, недоснившиеся, тут же, в процессе проявления трансформирующиеся куски реальности, в которых на равных правах, т. е. абсолютно без прав, сосуществуют провинциальные литераторы, культурные смыслы, молодое хулиганство, звонки тревоги, готовность задавать невозможные вопросы, вырванные из несуществующих текстов фразы, — в общем, вот он, волжский сюрреализм, так напоминающий вертолёты после водки, о которой тоже написала Катя Сим.

Юлия Подлубнова

Катя Сим

Ты будешь / пикетирующим деревом

* * *

Кыс-кыс зовёт машина кошку на кольце

Ты тоже слышишь, как хрустит пожар

В саду камней (асфальта на газоне)

Наросты-ноги стелятся из туч

 

Затменье ног

И нет не показалось

Они за мной

Им надо чтобы пили, куски плечей, как вёсла, разбросав

 

Пожалуйста

Верните документы

Чужой сестры; я замолчу, когда она расскажет:

Чертила крестик-ключик в календарик

Повёрнутой во времени рукой

* * *

Мой друг Вадим любил похороны.

На сиреневой простыне, слетая с разлома

по самарским дворам поднимались

горы стекла.

 

у Вадима в кладовке

консервы и солнечный зайчик

 

а ещё он любил тишину.

кобеля-пустозвона и суку — развенчанный айсберг без дна.

 

я же вам говорил

вы умрёте в этом песке

 

кожа капель

мантия

Голубиного Короля.

* * *

                                    (А. М.)

Сторож асфальта. Искала собаку — талоснежную шерсть

Накормить, вычесать, дать имя Элоиза — ты будешь пикетирующим деревом

Над тобой мы кружимся, как мухи над мыслью о переселении душ

Не касаясь ствола поводком. Потом сядем в маршрутку

До посёлка.

 

Привязала в подъезде единственной пятиэтажки

 

У неё нет воды, у меня есть колики в голове

Сколько в тебе любви

На каменные варежки

Элоиза, уйди,

Главное — чтобы ушла Элоиза

 

И без лая

прочитать

«Это коснётся каждого»

* * *

                                    (А. М.)

Лиса впилась зубами в руку, не смахнуть —

Она забыла, что в конце военной трассы

А не в начале.

Мы были вместе в детских бмд, на гонках

Я гнулась вправо, голова и шея -  вдоль потолка.

 

(я пересела с папиной машины, и пусть её вернёт эвакуатор)

 

Ты в кресле — стал салатом, вихрем

Из овощей

 

Дома из отражений младшие, но только

В защиту луж

Скажу

И мэр Самары хлещет по щекам,

По трещинам в зубах, по кратерам

* * *

Пласт здания, что отделяет

Кажется очевидным.

Везде можно жить. Когда уходят лягушки

Что остаётся — россыпь, колеи колёс.

 

Зря я, что ли, собрал пригоршню фонаря

И любил откуда-то снизу.

 

Лампа, торшер, светильник, это ведь разные имена, чтобы поставить их рядом на полку и плакать. Треск полагается свету, но не возьму же Луну я домой, и лягушек, я буду их гладить, лизать маслянистое брюшко, но не возьму же домой.

 

И лестницу не возьму, она в коридоре.

И поезд. И снежный корабль под мостом.

* * *

Месяц свалился в лес.

Анихаят, Волга в рыжем (и стала Румией) —

Сминать в лист в клетку распад востока,

Святой долг воителей — искоренить насилие

Пластиковых зверей и охотников отпускать с миром

Вот и всё, что я могу рассказать о войне во Вьетнаме

Да и вообще о любой

* * *

                                    (А. М.)

Положи ладонь на низ живота, голубиный дождь

Улитка вилась по жёстким волнам волос и старела, треща;

На детской площадке листаю лицо —

Качаешься вниз головой на перекладине, определить будущее, переступив через шланг —

На помосте, куда должна бы упасть Луна

Я про вас помню, вы ещё вылезете, плиты и переходы

А пока

Жертвоприношение чайной ложки

Воронкам за окном

* * *

всяких ласточек.

Но провода

Здесь были раньше.

Трещина о стене припаяна полотенцем

Померять скины на Томми, пока дети разматывают бобины. масляные колечки луж, это пятиться на границы глупых корней, медленных к свету.

 

Рука отдаёт до решения, и кто тогда целовал.

 

Кудесник, сорванные электричеством чайки, прививки на обороте кафеля — злой кусок леса в горшке — ты видишь многоэтажки, или щебень и рыб, но это ещё воздух; не стелется долгое горло, ленты, не стелется

из цикла «неприличное дерево» 

I

 

Лягу на траву

Ноги задеру

И сниму трусы

Будет вертолётка

Пчёлке и шмелю;

 

Много-много детей без боли

Много-много детей без любви

 

II

 

Над неприличным деревом можно смеяться — «Гы»

«У дерева яйца» — скажете вы

Укоренилось оно, материнский выворот —

только седя за решоткой мы учимся ценить свободу и любить сваю жизнь —

 

Искренность — это когда я кусаю гопника в баре за ухо

Истина — это когда от уха смещается прикус

Ухо невкусное — кто об этом напишет?

Дерево неприличное — кто об этом расскажет?

Два стихотворения про Водку и Волгу

I

 

Мы сидим в деревянном сортире

Балкон-берег крошится, кусок овсяного печенья

 

К нам за шторку заходят пары

Надевают тапки на таксу

Каждой лапе по тапку

Две в одну две в другую

Как ты думаешь будет лучше

 

Погибла Даша из Тольятти

Семён звонит продать её велосипед

Но вот она, кружится в сарафане

Бал с председателем Сергеем за стеной

И тоже лезет к нам в сортир сказать живая

И чтоб не продавали Сумину

 

II

 

Ветер-вонючка прыгает через перья

Чтобы исследователь записал

Поле маковки.

Как язвочка на языке

Сводит кроны домов

И есть тело моё

Не его, не её,

Среднерусское —

Меня интеллигенты нашли в грозовой капусте, плакал провинциальный аист, Гопник-страус держал,

пока соком мазали, и теперь выведено на лбу:

— Никогда не пиши о Волге. О Волге писал Юрий Петрович, а потом расстрелял твоего папу.

 

Мой возлюбленный Юрьевич, я ухожу с набережной

До свидания, водка —

Мы летим в кукурузополис

Где качаются пугала папы

И решётчатыми плащами

Машут нам с порыжелых антенн.