ISSN 1818-7447

об авторе

Ирина Котова родилась в 1967 г. в Воронеже. Окончила Воронежский медицинский институт (1993, ординатура), работала в Воронежской областной клинической больнице. Затем окончила докторантуру в Москве, доктор медицинских наук (диссертация «Диагностика и хирургическое лечение первичного гиперпаратиреоза», 2003). Одновременно окончила Литературный институт. Публиковала стихи в журналах «Подъем», «Московский вестник», «Новая Юность», «Новый мир», «Дружба народов», «Интерпоэзия» и др. Автор книг «Нет тайны в женском раздевании…» (1993), «Болезнь высоты» (2001), «Подводная лодка» (2017, малая премия «Московский счёт»).

Журнальный зал

Само предлежащее

Галина Рымбу ; Анна Румянцева ; Фёдор Сваровский ; Георгий Геннис ; Светлана Копылова ; Валерий Леденёв ; Полина Андрукович ; Дарья Суховей ; Александр Иличевский ; Юрий Солодов ; Ольга Брагина ; Ирина Котова ; Михаил Немцев ; Михаил Ягнаков ; Владимир Коркунов ; Марина Бувайло ; Юрий Гудумак ; Кирилл Новиков ; Алексей Александров ; Демьян Кудрявцев

Ирина Котова

Что ещё нужно?

Амбарная книга

1986

когда мне исполнится тридцать —

лягу под танк

нет смысла жить после тридцати

но надо совершить подвиг —

говорит двенадцатилетний рамазан

я тоже так думаю

но отвечаю —

больше войны не будет

а чернобыль будет? — с надеждой спрашивает он

 

холод гамлета

заползает под его одеяло

1988

раскалённый утюг асфальта прожигает джинсы

у меня — сидячая забастовка

внутри свербит гвоздь летучего восторга опасности

по рации вызван наряд милиции

на меня — наряд милиции

обвинение — организация несанкционированного митинга

за что нас задерживают — спрашивает мой юный муж

садись рядом — говорю ему я

он продолжает стоять

на воздушном шаре 5×5 метров надписи:

«вся власть советам»

«долой атомную аэс»

это призывы к свержению власти —

отвечает офицер милиции

последний раз спрашиваю: сотрёшь —

обращается ко мне кривой рот инструктора райкома комсомола

тряпка повисает в воздухе

 

как в школьной работе над ошибками

инструктор вначале орудует тряпкой — буквы не стираются

потом — делает из букв чёрные квадраты

чёрными руками

оставляет отпечатки пальцев на шаре

 

провалившиеся квадратные глаза пустого воздушного шара

поднимаются в небо

 

муж бессильно падает рядом спрашивает —

нас отчислят из института?

 

малевич… за решетом решётки — вслух думаю я

1991

чёрными гангренозными линиями землетрясений

прокладываются новые границы

 

на обломках противотанковых баррикад

открываются романтические масонские ложа

на улицах воронежа маршируют бойцы российского национального единства —

свастики чернеют раздавленными петухами на рукавах

на барельефе с профилем мандельштама

белой масляной краской — «смерть жидам»

в пятигорске спецназ охраняет санаторские танцплощадки

в спецназе — обаятельные драчливые душевные парни почти покойники

на задних креслах автомобилей неудобно входят в девушек-отдыхающих

обнажённые зады застывают в низком старте на пороге чечни

пятигорский провал жадным ртом глотает снег звёзды шёпот

хлюп-хлоп-хоп

 

я еду в поезде грозный-москва —

плацкарт верхняя полка у туалета

чисто мужской вагон

 

если когда-нибудь

спущусь с этой полки —

 

выпью кофе

1992

скользкий костный мозг чернозёма

чавкает под ногами памяти

сегодня

опять бандитские разборки

из кафе под названием рай везли весь вечер —

резаных рваных битых ломаных под наркотой алкоголем без сознания

 

за окнами срочной операционной болеет небо

белеет небо —

значит спать не придётся

уже не придётся

свет заползает в сетчатку глаз за шиворот под кожу — как яд

скребётся когтями хищника костями умерших

сегодня уже не сможешь крутить

колёса велосипеда как колесницу

голова — оглашённая околесица

если прикрыть веки — кровь мясо жир нитки блестящие инструменты белизна салфеток

 

и леди макбет

 

и леди макбет

протягивает руки

 

руки отмою позже

2000

ночная заснеженная площадь маленького провинциального города

художник подходит к памятнику ленина обрызганному красной краской

на художнике нет ничего кроме пончо третьей жены-мексиканки

босые ноги проваливаются во множество разных колодцев

по ходу движения

холод концентрируется в промежности и ушах

сердце — колдобит недопитым алкоголем

он из тех

кто сюда никогда не вернётся

 

художник обращается к памятнику:

 

в окно дворца дожей

осуждённый бросал последний взгляд на свободу вдыхал свежий воздух

за окном по мостику плыли зонтичные рыбы пешеходов

 

осуждённый и пешеходы ничем не отличались

 

я видел это

и теперь не могу здороваться как раньше

 

ну куда — куда ты указываешь своей рукой?

 

ещё я видел

как девушка подходит к чёрному квадрату вплотную

потом отдаляется —

пытается что-нибудь рассмотреть

 

так — много раз

 

мне хотелось бы сделать для неё коллекцию радости

 

ну почему — почему ты не смотришь мне в глаза?

 

никто из моих друзей в этой стране

не может завести собаку или кошку —

они сами собаки и кошки

 

когда ленин становится сержантом милиции

 

поздно надевать ботинки

2010

слишком чистое зеркало ничего не отражает

я всегда себя вижу только в грязном

вместо лица в нём душный дешёвый кафель операционной

обнажающий мимикрию множества жизней во мне

болезненная точка невозврата

собственной жизни

 

пока шла операция

эта женщина звонила семнадцать раз

у неё — рак

утром я видела гистологию

 

размышления над скелетами

человека и ящерицы

занимают одно и то же время

 

для зеркала

2018/1 

почти каждая женщина нашей страны

особенно самка снежного человека

мечтает заняться камасутрой с президентом

 

об этом говорят результаты выборов

2018/2 

ты садишься в поезд

поезд топят по-чёрному

сажа входит в лёгкие

они чернеют скукоживаются

 

сажа уже никогда не покинет их

поезд — теплушка времён гражданской войны

гражданское — всегда чёрное

махновщина размахивает ветряными мельницами у окон

поезд стучит в груди

 

преодоление исторической касты попытки создания сослагательного наклонения

попытка прыжка над картой мира нарисованной от твоих ног

потерпели крах

нужно учиться жить среди тех кто любит

высоцкого сталина старообрядческую церковь

одновременно

 

ночь заполняет пространство активированным углём

стирает границы

стирает закопчённое бельё

 

замороженное бельё на твоей верёвочной шее

бьёт в набат

 

на платформе — человек

пепел его сигареты становится твоей сединой

 

гоголем-моголем снега

2019

всю жизнь лечила зубы —

говорит мама

теперь — все люди с моими пломбами

лежат в земле

 

смотрит на руки

 

красный квадрат целует

чёрный квадрат

А-нушка

если заново начать жизнь — говорит лола —

я бы стала вагоновожатой

разъезжала на а-нушке по кольцу

любовалась москвой

посадила бы я на крышу всех своих бывших любовников —

эх хорошо

пусть всем будет так хорошо что лучше некуда

 

послушай лола — отвечаю я

голод гуглит гамсуна

голубь мира гулит грудничком клюёт

голода

анти-

дот

как герой

ложится

кры-

лом

на излом

на дот

дот — бьёт

 

и я открываю в телефоне фото

на фото — девушка-украинка

говорю —

видишь вот человек

в том человеке

голые ядра клеток горстями в теле жмутся голодно

холо-

дно

дно —

в глазах

голод — гол в голую грудь

всегда —

гол

видишь

её голова на блюде

округлом блюде

уже — на блюде

она

го-

лая

голодает

сорок пятый день

 

ты всегда всё портишь — говорит лола

я давно живу

голод — скучный удушливый гомофоб рассудка

и —

разрушает мозг

 

но я говорю лоле про фильм «голод»

про североирландских политзаключённых

про пытки про грязь про кетоновые тела

про войны

про pro

 

мимо про-езжает трамвай — а-нушка

а я всё говорю говорю говорю

говорю и думаю —

ну почему

почему мы не можем беспечно чинно как чаепитие

катать своих любовников на крыше трамвая

морочить магмой своего мозга

поить потным пухом своего паха

почему

почему

мы не можем быть — отпущены

 

на асфальте —

голубь клюёт

 

ешь птаха

 

под ногами под чугунными люками гул

 

слышишь гул — говорю я лоле

 

вижу

дешёвый кофе и гопников —

отвечает лола

 

и мы садимся

за самый крайний столик

 

лола берёт мою руку в свою —

как влюблённый

как мужчина

 

для прикрытия

 

голода

Месячные и живот войны

месячные — плач природы по беременности

говорит профессор-акушер

на лекции

через много лет

ты проходишь мимо войны

со стороны её погребов

вспоминаешь его слова

думаешь: зачем войне нужны

эти месячные

и живот войне зачем нужен

 

сидит ведьма перед озером

смотрит на воду твердит заговор

всех ко всем

себя к тебе

тебя — к чужому солдату

на месячные твердит

на живот:

пойду я в чистое поле

есть в чистом поле белый кречет

попрошу я белого кречета —

слетал бы он в чистое поле

в синее море в крутые горы

в зыбучие болота…

твердит:

попросил бы он окаянную силу

чтобы дала ему помощи…

твердит:

и сел бы белый кречет на белую грудь

на ретивое сердце

на горячую печень…

твер-

дит

твер-

дит

во мне

твер-до-бо-лит

 

в это время

кто-то там

чужой

за твоей спиной за правой твоей лодыжкой

выбрасывает войну как прокладку

или

как прос-то-сор

в мусор

 

но

нет на войне месячных

и живота нет

Ольхон/Омуль

омуль бьёт хвостом в ледяной воде скрипит челюстями словно бульдозер бросает блики блёсны плавников на слепо-солнечный шаман-камень

 

что ещё нужно?

 

хозяин нашего съёмного дома его жена и дети живут в землянке неподалёку

лето дарит доход на хлеб учебники папиросы

(мясо — без надобности

омуля — под завязку)

 

что ещё нужно?

 

в доме

стылые рты щелей между брёвен забиты кляпами из тряпья —

от ветра и стужи

лампочка ильича как собака на поводке спрятана у порога

по надобности — покорно ходит в чёрных комнатах

освящает рваные лоскутные одеяла

поводок зияет оголёнными проводами

телевизор как символ достатка —

недосягаем

всё ещё будет — оправдывается хозяин

и

оставляет омуля каждый рассвет

блестеть в ведре у порога — только не уезжайте

 

в единственном магазине

что напротив нашего дома

слева — хлеб водка соль мыло

справа — гробы венки кресты одежда для погребенья

лица у продавщиц будто высечены из камня

будто только они и знают:

что там в зазоре — между

 

на этом острове —

говорит экскурсовод рыбозавода

ветер складывает гармошкой непрошеные паромы шхуны и вертолёты

выворачивает щепки памяти

из торчащих словно обугленные деревья

лагерных вертухаев

 

слышите он поёт —

о-муль-ооо-муууль

 

что ещё нужно?